Аleksey писал(а):Ну вы мне кто-нибудь объясните тугодуму:что все-таки есть суицид?Он в мотиве или в самом действии,каковое есть произвольное принятие физической(или биологической, не знаю как там)смерти тела?В мотиве ,который есть ...ну скажем так:стремление ко благу(которое присуще всегда)но без Него,а значит если здесь не получилось,остается одно:вообще не быть.Смерть,но не по воле Его.(а у многих здесь сквозит этот мотив).Но если в действии,тогда и Христос должен был уклониться от смерти(а Он то уж мог это сделать преспокойно).А какая тогда разница как,главное,что добровольно,когда пришел час выбора.Если все мы бойцы...и на это у меня есть право.Вот когда я так мыслю,я действительно вижу,что мой час еще не пришел и Он дает мне пока пребывать еще в теле.Я без принуждения,без страха тогда.Впрочем есть и другой вариант:висеть на кресте(страдать)и не ждать и не искать ничего.Просто смириться с этим,хотя не вмещаю,как это сМИРиться со страданием и ни какого выхода не ждать,не искать,не предпринимать.Но склоняюсь(просто честно рассматриваю) пока к последнему,над этим пыхчу .
Все больше начинаю понимать,что грех есть то,чтобы искать чего-то здесь,а Он только в помощь,а мой рай это Сам ОН и выбор,он между Ним и всем остальным:и миром и небытием.Да и пускай я Crazy,другой дороги,по крайней мере,у меня нет.
Суицид - это прежде всего оскорбление, брошенное в лицо Богу. Из всей богоборческих преступлений - самое страшное. И это, похоже, единственный стопроцентный способ лишить себя надежды на встречу с Богом.
Мне кажется, что в самых страшных предсмертных страданиях великое утешение состоит в том, что человек сознает: "Уже почти все. Уже совсем-совсем скоро я Его увижу. Я уже иду к Тебе, Господи!"
"Когда летишь с моста, понимаешь, что все твои проблемы решаемы, кроме одной - ты уже летишь с моста."(Исповедь выжившего самоубийцы)
В своих страданиях,я исповедаюсь Тебе,Бог мой.Ты Благ,Ты Свет,Ты Все.Ты имеешь полную власть и оставить меня в этом аде,в который я пришел собственной волей моей,собственными действиями моими.Ты имеешь власть и избавить меня.Я верю Тебе-все равно Ты Любовь и Свет.Но Ты не обязан спасать,прощать,миловать меня-нет над тобой такого закона.В Твоих руках вечная участь моя.Если захочешь -предашь меня по справедливости в руки погибели,если захочешь-спасешь по милости Твоей.Страдания не от тебя-они от воли моей.Пусть я и родился уже во грехах,все равно это человеческие грехи пред Тобою,не Ты виноват в Них.Сын отвечает за отца.Отец,приими меня хотя бы последним в дом Твой.
"Люди, поделитесь мудростью.Мучает меня одна вещь. Не могу вместить:зачем есть свобода? Почему Он не даровал человеку быть просто причастным совершенному благому бытию,без всякой возможности терять?Даровал-бы человеку,поместил-бы как сказано "в рай",но без этой возможности выбирать,грешить,терять,нарушать,заблуждаться,страдать..."
уважаемый Алексей!
скажи пожалуйста...
если бы ты был очень силен и очень богат... так богат что у тебя было бы практически все и ты полюбил бы кого-то
как бы ты хотел чтобы к тебе относились?
боялись тебя?
ждали от тебя подарков?
раболепно поклонялись?
или же тоже в ответ чисто и беззаветно любили...
даже не смотря ни на какие нашептывания... угрозы... соблазны...
даже не смотря на опастности и лишения
любовь - немыслима без свободы!
а мы появились - именно по Его неизреченной любви к нам...
а Вы говорите "зачем свобода?"
извините меня пожалуйста, но Вы просто глупости говорите...
без любви нас ожидают скорби и слезы... и это совсем не весело
а именно для того чтобы не перестали ценить, нам наверное и было попущено потерять рай
теряется то что легко дается, а то что берется кровью и потом - бережется и цениться
Свобода христианина, свобода Церкви и религиозная свобода Осипов А.И., проф.
Понимание свободы отличается значительным разнообразием смыслов. Здесь отметим три. Первое – метафизическое, когда под свободой подразумевается одно из самых фундаментальных свойств человеческой природы – свобода воли, выражающаяся во внутреннем самоопределении личности перед лицом добра и зла. Свобода воли является тем свойством, утрата которого приводит к полной деградации личности. Над этой свободой человека, по христианскому учению, не властен никто: ни другой человек, ни общество, ни законы, ни какая угодно власть, ни демоны, ни ангелы, ни Сам Бог.
Однако, когда акт воли личности должен "материализоваться", осуществиться вовне, в социальной среде, он сталкивается с множеством ограничений. Так возникает проблема внешней свободы и прав человека, то есть проблема разрешенных (законом, обычаями, общественной моралью) поступков в окружающем мире, в обществе.
И третья категория – свобода духовная. Она означает власть человека над своим эгоизмом, своими страстями, греховными чувствами, желаниями – над самим собой. Такая свобода приобретается только при правильной христианской жизни [1], делающей христианина способным к общению с Богом, почему Апостол Павел и пишет: ...где Дух Господень, там свобода (2 Кор. 3, 17). Апостол называет человека, достигшего духовной свободы, новым (Еф. 4, 24), подчеркивая этим обновленность его ума, сердца, воли и тела по образу Христа. Напротив, живущего греховно называет ветхим (Еф. 4, 22), рабом (Рим. 6, 6, 17), как не имеющего силы следовать тому, о чем ему говорят и вера, и разум, и совесть – и о чем он хорошо знает, что оно несомненно является для него благом. Это состояние духовного рабства как антитезу истинной свободе Апостол Павел описывает в следующих ярких словах: Ибо не понимаю, что делаю: потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю... Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю... в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного (Рим. 7, 15, 19, 23).
Существует очевидное различие и между духовной свободой и свободой воли. Кант это различие выразил следующим образом: "Под свободой в космологическом (метафизическом. – Прим. авт.) смысле я разумею способность самопроизвольно начинать состояние. Свобода в практическом (нравственном, духовном – Прим. авт.) смысле есть независимость воли от принуждения чувственности" [2].
Три указанные категории свободы позволяют с полной определенностью говорить о том, какая свобода должна быть высшей целью каждого человека и, прежде всего, христианина, как знающего Евангелие и верящего ему. Это, безусловно, свобода духовная, которая приобретается в процессе православной аскетической жизни. Что это за жизнь, какие существуют в ней законы, по каким критериям можно судить о правильности или неверности избранного пути, наконец, какие ступени проходит в ней христианин, достигая свободы, – это уже, хотя и важная, но особая тема, требующая специального исследования.
В иных измерениях должно говорить о свободе Церкви. Но для этого прежде необходимо хотя бы несколько обратиться к пониманию сути Церкви. Церковь есть прежде всего Богочеловеческий организм – Тело Христово, или единство Святого Духа, пребывающего в тех (и только тех) христианах, которые своею жизнью осуществляют Евангелие (в 30, 60 или 100 крат – Мф. 13, 23). Степень причастности каждого христианина Телу Христову [3] /И вы – тело Христово, а порознь – члены (1 Кор. 12, 27)/ – Церкви, естественно, есть тайна для внешнего взора, поскольку искренность веры и святость души невидимы и неизмеримы мерками человеческими.
Видимым и всегда несовершенным выражением Церкви как Богочеловеческого организма является христианская община во главе с епископом (Вселенская Церковь, Поместные Церкви), имеющая единство веры, основ духовной жизни, управления и дисциплины. Членство в видимой Церкви уже не представляет тайны: все крещеные, независимо от святости или порочности их жизни, канонически не исключенные из Церкви, принадлежат к ней. По этой причине любая Поместная Церковь не гарантирована от возможности деградации, вплоть до превращения ее в чисто мирскую (языческую) организацию, хотя бы и сохраняющую всю религиозную атрибутику. Такие процессы, к сожалению, и были, и теперь интенсивно происходят в современном христианском мире. Однако, пока видимая Церковь содержит неповрежденными основы канонического устройства, догматическое и аскетическое учение, в ней и при наличии естественных человеческих недостатков пребывает, как душа в теле, Святой Дух Пятидесятницы, и она является тем животворным лоном, в котором происходит процесс рождения, становления и спасения христианина.
Таким образом, Церковь по своему бытию богочеловечна. И в силу ее двухприродности, необходимо говорить и о двух различных ее свободах, которые несоизмеримы между собой.
Церковь как незримое единство в Духе Святом тех, кто имеет заповеди... и соблюдает их (Ин. 14, 21), всегда свободна, ибо где Дух Господень, там свобода (2 Кор. 3, 17). Она выше всех внешних свобод, прав и привилегий. Ей не страшны любые человеческие ограничения и притеснения, сами гонения служат ее большей славе. Таковой она была во время земной жизни Иисуса Христа и Его Апостолов, она та же после Его Воскресения, Вознесения и до сего дня: Иисус Христос вчера и сегодня и во веки Тот же (Евр. 13, Cool.
Видимая же община, церковь-организация, как и любая общественная и религиозная организация, нуждается в соответствующих условиях для своего существования, в том числе и в регламентируемых государством религиозных свободах.
Религиозная свобода – это право открытого исповедания и практического осуществления своих религиозных убеждений как индивидуально, так и коллективно. С этой стороны религиозная свобода ничем не отличается от тех важнейших социальных свобод, или прав человека, которым в современном мире придается исключительное значение.
В связи с этим обращают на себя внимание следующие две важнейшие их особенности. Во-первых, любое право двусторонне и может быть использовано не только в целях личной и общественной пользы, но и в прямо противоположных целях (например, информация или диффамация [4]; проповедь мира, целомудрия или пропаганда насилия, разврата и т.д.). Во-вторых, права в юридическом их смысле сами по себе ничего не говорят о самом главном для христианина – их значении для приобретения духовной свободы. Более того, катастрофическая моральная деградация общества в современных так называемых свободных странах и очевидный упадок духовности в христианских Церквах этих стран показывают, что внешние свободы без удерживающего (2 Фес. 2, 7) не только не возвышают человека, но часто служат одним из эффективных средств его духовного и нравственного разложения.
Уже эти особенности говорят о том, что внешние свободы не могут рассматриваться как безусловная и самодостаточная ценность. Этот же вывод проистекает и из христианского понимания человека и смысла его жизни. Христианская антропология зиждется на двух одинаково неприемлемых гуманистическим сознанием положениях: "заданном" богоподобном величии человека (Быт. 5, 1) и "данном" столь глубоком повреждении его природы, что Самому Богу потребовалось прийти, чтобы прежде падший воскресити образ [5].
Все эти соображения позволяют понять принципиальную христианскую позицию по вопросу отношения к свободам, которые должны предоставляться обществом каждому своему члену для его достойной жизни и полноценного развития. Эта позиция заключается в том, что все условия существования человека, включая и свободы, никогда не могут рассматриваться в качестве самоцели. Они только средства, которые призваны служить великой цели – возведению каждой личности в достоинство нового человека (Еф. 2, 15).
В своем идеале новый человек – это Богочеловек Иисус Христос, Своим воплощением восстановивший поврежденную грехом человеческую природу. Обычный же, так называемый нормальный человек в действительности духовно ненормален. Он глубоко подвержен действию страстей, искажающих его душу и его деятельность. Поэтому важнейшей задачей общества является создание такой нравственной и правовой атмосферы, которая не только ограничивала бы развитие этих болезней человека, но и способствовала их исцелению. Что это предполагает?
В православном мировоззрении ответ на этот вопрос проистекает из основополагающего догмата о Боге /Бог есть любовь (1 Ин. 14, 16)/. Из него следует, что с христианской точки зрения положительно могут быть оценены только те гражданские права, которые своей целью имеют пользу, благо человека (Мф. 22, 39–40), но не свободу саму по себе, безотносительно к реальной жизни [6]. То есть любое право всегда должно оцениваться исходя из принципа любви. Поэтому только те права и лишь в тех пределах достойны признания общества, которые способствуют воспитанию в его членах истинной любви к человеку и искоренению трех основных, по словам аввы Дорофея, источников всех болезней человечества: славолюбия, сребролюбия, сластолюбия [7]. Этот критерий следует и из христианского понимания духовной свободы как высшей цели всех человеческих свобод.
Абсолютная духовная свобода есть свойство Бога. Достигли великой свободы подвижники, очистившиеся от страстей [8]. Относительной духовной свободой обладает каждый "обычный" человек (Ин. 8, 32). Потеряли ее ожесточившиеся во зле, в хуле на Духа Святого и ставшие неспособными к добру (Мф. 12, 31–32). Христианство, таким образом, идеал духовной свободы видит в Боге, Который есть любовь (1 Ин. 4, 16), и тем самым в принципе исключает возможность какого-то абстрактного ее существования "по ту сторону добра и зла". Истинная духовная свобода человека развивается только "в границах" бесконечной благости Божией. Потому Апостол Павел говорит: Где дух Господень, там свобода [9]. Напротив, свободы и права, утверждаемые не на идее христианской любви, оказываются вне того, что на человеческом языке можно именовать благом, жизнью и самой свободой. А что вне этого, очевидно – зло, страдание, рабство.
Свобода, которая не ограничена любовью, страшна. Она закономерно превращается в свободу страстей, в произвол, поскольку жизнь без любви и тем более вопреки ей есть ненормальность, беззаконие или грех. Апостол Иоанн так и пишет: И грех есть беззаконие (1 Ин. 3, 4). Но всякий делающий грех, есть раб греха (Ин. 8, 34) – такова одна из серьезнейших аксиом христианской психологии. Именно такая "свобода" явилась тем изначальным искушением, которое, предложив "свободу" от воли Божией путем познания добра и зла, победило первого человека и побеждает его потомков, открывая двери вседозволенности и порождая рабство похоти плоти, похоти очей и гордости житейской (1 Ин. 2, 16). Это понимали даже древние языческие мудрецы. Эпиктет, например, писал: "Кто свободен телом и несвободен душой, тот раб; и, в свою очередь, кто связан телесно, но свободен духовно – свободен" [10].
Однако подмена идеи духовной свободы идеей свободы похотей является поистине знаменем нашего времени и самой большой его опасностью. Социальные и прочие внешние свободы приобрели в жизни и сознании современного человека первостепенную значимость. Хотя очевидно, что без идеи борьбы с грехом эти свободы, провозглашаемые как ценности безусловные и первичные, по самой природе своей несут в себе произвол и закономерно ведут к нравственной и духовной деградации личности и общества, антикультуре, идейному анархизму и неминуемому рабству у государственных структур, сильных личностей, партий, тайных и явных обществ и т.п. Ибо там, где христианская любовь не поставлена во главу угла, не может быть истинной свободы, кроме "свободы" страсти, греха, зла.
Свобода в качестве социальной категории выражается прежде всего в понятиях равенства и равноправия. Последние два нельзя смешивать. Их различие проще показать на примерах. Так, в демократическом государстве все граждане перед законом равны. Но по тому же закону его президент имеет значительно больше прав, чем любой гражданин. И сам закон называет причину этого неравноправия – воля большинства, которое дает главе государства большие, по сравнению с другими, права. Таков принцип демократии. Этот естественный принцип должен иметь силу в решении вопросов, связанных со всеми публичными правами граждан (в том числе и религиозными) [11].
Другой пример. Как можно было бы оценить следующую ситуацию? Какой-то миллиардер, скупив в демократической стране N все средства информации, свободно вел бы пропаганду идей, совершенно чуждых и враждебных нравственным и религиозным убеждениям подавляющего большинства ее населения, постепенно развращая его. Чем явилось бы это равноправие для данной страны: знаком демократии (власти народа) или свидетельством попрания прав народа властью золота?
Апостол Петр, обличая проповедников внешней свободы, "забывших" о свободе внутренней, прямо писал: Ибо, произнося надутое пустословие, они уловляют в плотские похоти и разврат тех, которые едва отстали от находящихся в заблуждении. Обещают им свободу, будучи сами рабы тления, ибо, кто кем побежден, тот тому и раб (2 Пет. 2, 18–19).
К этому же сводится и мысль Апостола Павла в его послании к Галатам: К свободе призваны вы, братия, только бы свобода ваша не была поводом к угождению плоти, но любовью служите друг другу... Я говорю: поступайте по духу, и вы не будете исполнять вожделений плоти, ибо плоть желает противного духу, а дух – противного плоти... (Гал. 5, 13, 16–17). Дальше он перечисляет дела плоти и заключает совершенно недвусмысленно: Не обманывайтесь: Бог поругаем не бывает. Что посеет человек, то и пожнет: сеющий в плоть свою от плоти пожнет тление, а сеющий в дух от духа пожнет жизнь вечную (Гал. 6, 7–Cool [12].
Благо другого, понимаемое как свое собственное, – вот та основная мысль, в свете которой могут по-христиански правильно пониматься все свободы, права, обязанности, в том числе и религиозные свободы. Благом же, с христианской точки зрения, является все то, что уподобляет человека Источнику всякого блага – Христу. Оно есть свойство нового человека, оно выражается в заповедях, о которых знает каждый христианин. Поэтому все, что препятствует осуществлению так понимаемой идеи блага, не может с христианской точки зрения претендовать на законное место в человеческом обществе.
С этой христианской мыслью, хотя бы в самой элементарной форме, согласны законодатели всех стран, запрещая убийство, воровство, насилие и тому подобное. Однако при этом они, как правило, не хотят замечать подлинную причину преступлений – ту атмосферу в обществе, которая в большой степени обуславливается свободными средствами информации, их пропагандой культа вышеупомянутых идолов человечества – славолюбия, сребролюбия, сластолюбия.
Современная европейская цивилизация на Западе и на Востоке, с неуклонной прямолинейностью утверждая свободу и благоденствие плоти, фактически совершенно игнорирует безопасность души человеческой. Провозглашая свободу страстей и решительно отвергая идею христианской любви, она все очевиднее вводит народы в последний круг существования. В конечном счете, все современные кризисы своим источником имеют именно абсолютизированную внешнюю свободу, которая, при утрате понятия греха, превращается в произвол безжалостного эксплуататора по отношению ко всему: и к человеку, и к природе, и к мысли, и к творчеству, и к духовным, нравственным и прочим законам жизни. Эта свобода как вседозволенность неуклонно ведет современное человечество, как бы ни казалось это парадоксальным, к полной утрате даже самой внешней свободы, ведет мир к окончательному установлению в нем лукавого и жестокого тоталитарного режима. Современная действительность дает достаточные основания для такого вывода.
Внешняя свобода легко продается за элементарный комфорт. Один из современных писателей справедливо сказал о нашем времени: "Повсюду в мире умирает свобода – политическая, экономическая и личная... Без свободы жить легче. Все больше людей охотно отдают свою свободу в обмен на удобную и спокойную жизнь. Не нужно принимать какие-либо решения. Меньше ответственности" [13]. Этот отказ от свободы вполне закономерен: страсти, получая свободу и изнутри порабощая человека, делают его сластолюбивым, эгоистичным и тем самым все более способным продать первородство своей совести за чечевичную похлебку скоропреходящих удобств и прихотей. Картины подобных сделок сейчас можно видеть во всех сферах жизни. Откровение святого Иоанна Богослова совершенно определенно предвозвещает всеобщее добровольное рабство по этой причине: И поклонятся ему все живущие на земле, которых имена не написаны в книге жизни (Откр. 13, Cool.
Известный русский мыслитель И.С. Аксаков, оценивая развитие Европы, пророчески писал: "Прогресс, отрицающий Бога и Христа, в конце концов становится регрессом; цивилизация завершается одичанием; свобода – деспотизмом и рабством. Совлекши с себя образ Божий, человек неминуемо совлечет – уже совлекает с себя – и образ человеческий и возревнует об образе зверином" [14]. Современность как нельзя лучше подтверждает его слова.
Свобода, например, слова, печати и т.д. – нормальное явление, но лишь до тех пор, пока действует "в границах" идеи любви к человеку. Подчинившись же идеологии "золотого тельца", она превращается в инструмент инсинуаций, лжи, пропаганды разврата, насилия, сатанизма и прочего, то есть становится узаконенным орудием зла. Может ли в таком качестве она быть отнесена к категории добра и именоваться свободой, чтобы иметь право на существование в нормальном человеческом обществе? Не потому ли все права и именуются свободами, что они призваны освобождать человека от насилия коренящихся в нем злых страстей, созидать и духовно совершенствовать его, а не развращать, не терзать, не убивать себя и себе подобных?
Яркой иллюстрацией к сказанному является так называемая свобода телеинформации. Не ограниченная идеей блага человека, она становится, по меткому выражению одной газеты, "телевизионной чумой насилия". Один американский психолог следующим образом охарактеризовал телевидение в своей стране: "Когда вы включаете телевизор, вы автоматически выключаете в себе процесс становления человека". Это справедливо. Ибо если, по статистическим данным, в США человек к 18 годам умудряется стать свидетелем 150 тысяч насилий, из которых по крайней мере 25 тысяч убийств, то не попирается ли этой "свободной" пропагандой насилия право человека на жизнь без насилия такой "свободой"?
Внешние свободы не могут быть самоцелью. Они, с точки зрения православного понимания человека, – одно из возможных, но не обязательных условий для достижения главной цели христианской жизни – свободы духовной, и всегда должны быть ограниченными, чтобы стать полезными. Впрочем, безграничными они никогда и не бывают. Господствующий же в современном цивилизованном мире принцип "свобода ради свободы", то есть полный приоритет свободы над любовью, оказывается своего рода наркотиком, который губит и которым губят все большее число людей. Без христианского духовно-нравственного критерия нет реальной возможности положительно решить вопрос о внешних свободах [15]. Этот критерий – примат любви над всеми другими ценностями человеческой жизни. Потому только "в ключе любви" [16] возможна оптимальная реализация всех тех прав, которые необходимы человеческому обществу.
Примечания:
[1] Преподобный Марк Подвижник, например, так говорит о духовной свободе: "Закон свободы читается разумом истинным, понимается деланием заповедей" (Добротолюбие. М., 1905. Т. I. С. 523).
[2] Кант И. Соч. Т. 3. М., 1964. С. 478.
[3] Блаженный Феофилакт Болгарский пишет: "Не говори, что Церковь люди собрали. Она есть дело Бога, Бога Живого и страшного". То же говорит и святой Экумений (X век): "Она Богом устрояется, Богу посвящается и Бога имеет живущим в себе".
[4] Диффамация – опубликование в печати сведений, порочащих кого-либо. – Прим. ред.
[5] Тропарь предпразднству Рождества Христова.
[6] Особенно настойчиво мысль о главенстве богоподобной любви в человеке как необходимом условии его свободы и созидания нормального человеческого общества развивали и обосновывали русские мыслители-славянофилы XIX века: А. Хомяков, И. Киреевский, Константин и Иван Аксаковы, Ю. Самарин. Рассматривая Церковь как начало соборное и в этом качестве как прототип идеального общества, Хомяков, например, называет следующие два ее главных конститутивных свойства: "Мы же исповедуем Церковь единую и свободную", ибо "свобода и единство – таковы две силы, которым достойно вручена тайна свободы человеческой во Христе". Основным же принципом, гарантирующим сохранение этих начал в Церкви, является, по его убеждению, любовь. "Этот принцип, – писал он, – есть начало взаимной любви в Иисусе Христе" (Хомяков А.С. Богословские и церковно-публицистические статьи. Изд. Сойкина. С. 109, 205, 44).
[7] Вопросом о правах человека особенно активно, как известно, занимались французские мыслители XVIII столетия и больше всех Руссо, убежденный в том, что каждая личность имеет естественные неотъемлемые права, охрана которых является важнейшей функцией государства. Построенная на этих началах французская Декларация прав человека и гражданина (1789) дала следующее определение свободы (прав): "Свобода состоит в праве делать все то, что не вредит другим, поэтому пользование естественными правами каждого человека не имеет других границ, кроме тех, которые обеспечивают за другими членами общества пользование этими же самыми правами. Эти границы могут быть определены только законом".
Однако понятия "вред для других" и "закон", в которых игнорируется христианский контекст духовных и нравственных ценностей, сразу же (то есть во время так называемой великой французской революции) и впоследствии обнаружили свою полную несостоятельность в качестве искомого критерия прав человека.
[8] Очень удачно степень святости со степенью свободы соотносит блаженный Августин, когда говорит: "Велика свобода – быть в состоянии не грешить, но величайшая свобода – не быть в состоянии грешить" (Magna est libertas posse non peccare; sed maxima libertas – non posse peccare).
[9] В. Соловьев писал: "Только веруя в невидимого Бога и действуя по вере от Бога, наша воля оказывается воистину волей, то есть свободным началом, – свободным от самого себя, то есть от своего данного фактического состояния; здесь воля действует уже не как психологическое явление только, а как творческая сила, предшествующая всякому явлению и никаким фактом не покрываемая и не исчерпываемая, то есть по существу свободная" (Соловьев В.С. Духовные основы жизни. Соч. Т. 3. СПб., б. г. С. 293).
[10] Римские стоики. М., 1995. С. 252.
[11] Интересно в этом отношении замечание известного общественного и церковного деятеля начала ХХ века генерала А. Киреева. Говоря о царских манифестах 1905 года, давших равноправие инославным и иноверным в России, он писал: "Царь не видит, не понимает того глубокого изменения, которое его законы о равноправности в вере внесли в нашу жизнь. Он смешал равноправность со свободой. Против свободы никто не возражает, но равноправность в пропаганде совершенно иное дело" (Дневник А.А. Киреева. Л. 306. Запись 5 августа 1908 года. ОР РГБ. Ф. 126. Д. 14. Цит. по: Фирсов С.Л. Православная Церковь и государство в последнее десятилетие существования самодержавия в России. СПб., 1996. С. 315).
[12] Действительно, стремление к так называемой полноте жизни, к наслаждению немыслимо без полноты социальных и политических свобод. Максимальная полнота прав и свобод – необходимое условие материалистического рая. Однако эта аксиома материализма утопична. Кант хорошо об этом сказал: "На самом деле мы находим, что чем больше просвещенный разум предается мысли о наслаждении жизнью и счастьем, тем дальше человек от истинной удовлетворенности" (Кант И. Соч. Т. 4. Ч. 1. М., 1965. С. 230).
[13] Калиновский П. Переход. М., 1991. С. 15.
[14] Аксаков И.С. Христианство и современный прогресс. Цит. по: Палицкий А. На запросы духа. Петроград, 1914. С. 7.
[15] Святитель Игнатий Брянчанинов писал: "Доколе человечество подвержено влиянию греха и страстей, дотоле необходима власть и подчиненность. Они непременно будут существовать в течение всей жизни мира: только могут являться, являются, будут являться в различных формах". "Ни равенства, ни совершенной свободы, ни благоденствия на земле в той степени, как этого желают и это обещают восторженные лжеучители, быть не может". "Отношения власти и подчиненности разрушатся с разрушением мира; тогда прекратятся начальства и власть (1 Кор. 15, 24); тогда установятся братство, равенство, свобода; тогда причиною единения, власти и подчиненности будет не страх, а любовь" (Статьи епископа Игнатия Брянчанинова по вопросам церковно-общественным // Соколов Л. Епископ Игнатий Брянчанинов. Его жизнь и морально-аскетические воззрения. Приложения. Киев, 1915. С. 20, 21).
[16] Завитневич В. З. Русские славянофилы. Киев, 1915. С. 45–46.
СВОБОДА!!!хорошее слово!без неё нет ни желаний,ни мыслей,и что ещё ужасней-нет творчества!!!я думаю Господь даровал нам свободу чтобы нам было интересно познавать...)))этот мир.
.
